(роман ожизниюных военных учёных в последние русские годы )

ЧАСТЬ 1-ая: ВВОДНАЯ

— Вместо вступления (Глава 1)

На гражданке газогенераторов много — одни из сопревшего дерьма метан могут получать, другие из угля угарный газ, да что далековато ходить — обычная бочка с карбидом, дающая ацетилен для сварки, тоже газогенератор. Они все штуки мирные и в технике полезные. Но в русской Военной Токсикологии предназначение и народно-хозяйственная полезность газогенераторов были очень специфичными.

Газогенераторами назывались навесные устройства на сверхзвуковых самолетах либо ракетных боеголовкаx для синтеза и распыления хим орудия, к примеру бинарных и тринарных газов. Ну не всегда только этих газов — пэ-гэ-гэшки (ПГГ) различные были. Допустим моделированные биотоксины с их же распылялись. Моделированный токсин это немножко модифицированный естественный токсин. За модель брали формулку какой-либо природной мерзости и на её базе делали чего-нибудть новенькое — изменяли, чтобы покрепче было, для усиления «отравных» и боевых параметров: ботулотоксин — 21 миллион жизней на гр, батрахотоксин — 19 млн, рицин — 1500 (совершенно слабенький), стафилотоксин — 59 млн (самый сильный), стрептотокс — 2 млн, тетродотокс — 16 млн и т.д. и т.п. Из числа тех же машинок можно было распылять кристаллическое ЛСД (ДЛК-25 по-русски), либо Би-Зед (ПСТ-40, как его русский аналог именовался). Эти травили не насмерть — до психоза, но от этого были более эффективны. Чтобы каким-либо старым зарином полк убить, то нужно потравить процентов шестьдесят бойцов. А психотропами можно и 3-мя процентами разделаться — когда в тылу измена, и ближний твой тебя в упор расстреливает с одичавшим воем и ненавидящими очами, то вести войну с противником становится тяжело. Приходится вести войну со други своя.

Так что, как ни крути, а газогенератор, какую бы химию не распылял, являл собой очень действенное средство доставки и по праву числился неотъемлимой частью химоружия, как орудия массового поражения номер два. Другими словами после ядерного фугаса умеренный газогенератор был более суровой убивалкой, способной косить жизни миллионами. Номером три за ним шел эр-бэ-а (РБА) — распылитель био аэрозолей, кое-чем схожая на ПГГ штука для внедрения био орудия — кристаллических вирусов, сухих бактериальных спор, а то и самого микробного концентрата. А вот на контейнеры с насекомыми-носителями либо диверсантов отравителей-заражателей всегда смотрели, как на дополнительную экзотику. Хотя тоже очень эффективную в перспективе. В конце XX-го века в реальных военных планах и документах эти способы на ведущих позициях полных конфликтов никак не фигурировали. Им место было предпоследнее, кое-где перед вилами фермерской войны 1812-го года.

Естественно, распылить гр стафилотоксина на 59 миллионов мирных, либо каких других, обитателей была несбыточная мечта военного токсиколога. В организм попадали тысячемиллионные части излитых в атмосферу ядовитых веществ. Ну эту делему тоже решили очень просто — количеством. При мощном применении всей этой дряни по площадям (не по городским площадям, а по площадям в тыщи квадратных км на карте) создавались нужные концентрации, гарантировавшие стопроцентное отравление, либо как это культурно именовалось — боевое поражение всех людей, ну и всяких там птичек-зверушек до кучи. Потому в действительности выходила мертвая зона, через которую с огромными потерями могла продраться только сама армия, затянутая в защитные костюмчики и противогазы. Но в таком случае имелись свои сюрпризы — химсмесь легировалась особыми веществами-пенетрантами, способными растворить химагент внутри себя, а потом самим раствориться в резине. К примеру мирный, применяемый в медицине ДМСО (диметилсульфоксид) при консистенции с ФОВ (фосфоротравляющими субстанциями, типа VX либо даже простых зомана-табуна) за минутки проводил их к коже лица прямо через резину противогаза. А колеса автомобилей? Положи на такое колесико ладошку, и будешь трупом минут через 10-15! Хотя с бактериальным и другим химоружием белковой природы такие фокусы было делать труднее — молекула очень большая, через резину не пролазит.

Это на данный момент Наша родина всякие там контракта о хим-токс-бак-био запретах соблюдает. Толи у власти моралисты, толи средств нет. СССР на контракта в этой области ложил с прибором, хотя подписывал их с похотливой ухмылкой по первому предъявлению. Логика была обычная — пусть им, противникам, с их сенатскими комиссиями по контролю за военным бюджетом тяжело будет. В Стране Советов с этим было куда проще — отдал подписку о неразглашении, а далее уже твой личный выбор как жить — за колющейся проволокой в виде учёного на спецпайкЕ, либо за той же проволокой в виде зека на зоновской пАйке. Естественно обычные люди выбирали спецпаёк со спецсанаториями. Были и дурачины, но с ними система стремительно разбиралась. Росли и умножались на Руси филиалы всяких там биоцентров да пущиных-на-оке, номерных ленинсков да свердловсков, загорсков да арзамасов, ангарсков с приозерсками да островами возрождения.

Подобно тому, как Новенькая Земля из ведомства романтичных географов-полярников перебежала в ведомство ядерных физиков-полковников, Чёрные Земли и близкорасположенная Голодная Степь сделали очень похожую трансформацию. Если ранее они были известны больше как кладбище сайгаков в казахских преданиях, то в период развитого социалистического застоя они стали полностью передовой в технологическом плане кузницей диссертаций по спецтемам в области химии и военной науки, молекулярной и генной инженерии, также микробиологии и биотехнологии, вирусологии, эпидемиологии и иная, иная, иная смежныя специальность. Помню, сначала 1990-х все южноамериканские журнальчики облетели фото — доктора хим, медико-биологических, просто био либо просто мед наук работают разнорабочими в Казахстане по разрушению собственных лабораторий. Махают кувалдами в смысле. На данный момент уже Конгресс за эти дела средств платит не много — что нужно ещё при Боре Ельцине порушили. Сейчас в Голодной Степи и на Чёрных Землях одни фундаменты остались — всё оборудование по производству самых сильных токсагентов издавна уже в виде металлолома переплавлено и народу продано в виде всяких Вольксвагенов да Хонд. Ну и сами фундаменты основательно тротилом подпорчены. Мертва система, в том виде, каком мы, старики, её помним. Естественно, кое-что где-то до этого денька осталось, но масштабы очевидно не те — как детская модель самолета и сам самолет. Ну вот, фактически, и конец нашей научо-популярной лекции из области военной токсикологии и другого неконвенционного орудия массового поражения, что было в закромах у СССР. Можно приступать фактически к историям.

— Чёрные Земли (Глава 2)

А они совершенно не чёрные. Они — белоснежные! Белоснежные от соли, выступившей на засохшей глине. А сама глина к концу апреля растрескивалась на неровные плиты, размером со здоровую суповую тарелку, а где-то и около полметра. В трещинку меж ними просто заходит ладонь до запястья. Куда не взгляни — мёртвый солончак до горизонта, где ничто, не считая вибрирующего миражного марева, не дает и намёка на движение. В полдень жара лезет к сорока 5 и навевает на странности — гул крови в ушах начинает казаться галлюцинаторным стрекотанием отдалёких цикад, как и призрачные ртутные «лужи» над маленькими ложбинками, где раскалённый сухой воздух глючит истинной водой. Где-то видны маленькие холмы высотой по колено, а то и ниже, но на неких растёт наимельчайшая убогая солянка — забавное горько-кисло-солёное растеньице, схожее на гибрид кактуса с полынью. Местами соль немного вымывается вешними и осенними небогатыми дождями, но не считая солянки там всё равно ничего вырасти не может.

В трещинках же жизнь есть. Бойцы, утомившись от бездельничания, просто вам покажут с десяток простых методов ловли большенных щетинистых фаланг, кажущихся созданиями не из мира этого. Чем живут эти желто-серые, вроде бы покрытые стекловатой, «инопланетяне» для меня осталось загадкой — в солёной глине жрать им точно нечего. Фаланга, как и солянка, тоже походит на некоторый странноватый гибрид — смесь паука-тарнтула и скорпиона. Км двести на юг либо север (без различия) казахи, либо колбиты на древне-советском военном наречии, конкретно к результату таких бездумных половых связей и приписывали появление схожих arachnida. Скорпионьего хвоста нет, а клешни прижаты к головогруди, ноги в волосках, на которых у самок может посиживать бессчетное потомство. Что касается «прародителей» — то эти тоже водятся, правда не в обилии. В обилии на Чёрных Землях только военные из войск химзащиты водились.

Тарантулы — это большенные серые лохматые пауки. Эти соваются медлительно, и ловить их одно наслаждение, но ели укусят, то не достаточно не покажется — при достаточной чувствительности к их яду будешь биться в судорогах, танцуя испанскую тарантеллу (откуда и заглавие). Казахстанские скорпионы напротив, маленькие, но бегают стремительно. Укус их далековато не смертелен, может как пяток обыденных ос. Скорпионы — это возлюбленная добыча боец. Их ловят и заливают эпоксидной смолой — чуток полировки, и зрелище достойное музея, прям для тебя доисторическое насекомое в янтаре, неплохой сувенир на дембель.

Время от времени встречаются каракурты — самая ядовитая паукообразная тварь. Тонконогий паучок с пятачок, весь чёрненький, на брюшке маленькие красноватые точки. Прекрасной концентрической сети эта зверюга делать так и не научилась, как попало оплетет солянку здоровой редчайшей сетью, напоминающей потерянную тонюсенькую леску, и всех делов — по видимому сказывается наследная эволюционная бездарность с конца силурийского периода, когда праотцы aranei первыми вылезли из старого океана на сушу. Ну сами посудите, что можно взять с членистоногого, установившего полнейший матриархат с каннибализмом? Как мальчишка каракуртик подходит к девченке каракуртихе, та отрадно ему отдается, а позже его же и съедает — два плотских ублажения за один раз. По-тюркски «кара курт» — «чёрная вдова», что очень точно. С виду мирное насекомое, ест одних наимельчайших мушек, а нрав, не приведи Господь — ядовиты не по размеру, верблюды от их укуса обычно подыхают. Потому военный токсиколог каракурта уважает — нравится ему таковой подход, любит он малеханьких да удаленьких. Один капитан мед службы наводил порядок на вверенном ему складском помещении. Вооружившись баллончиком с дихлофосом, он двигал ящики и коробки, а при обнаружении паучков попрыскивал на их отравой. Итак вот перед каждым пшиком он гласил им почтительное «извини, коллега». Во правду каракурт тотемное животное военной токсикологии.

Можно плюнуть на однообразие ландшафта, сесть на байк с коляской и наобум погнать на север, ориентируясь только на свою тень. Часа через полтора плавной тряски, вроде бы по закаменевшим морским волнам, но с хрустом солонца под колесами, вы вдруг вылетаете на реальную влажную глину. 1-ые секунды не сможете осознать, почему вас внесло, и почему белесый бетон-монолит внезапно перевоплотился в тонюсенькую корочку, скрывающую нечто стеклоподобно-склизлое, равномерно переходящее в истинное илистое болото. Ну вот мы в конце концов и застряли — байк больше не вносит, он плотно посиживает по ось колеса в только-только казавшейся плотной, как взлетно-посадочная полоса, почве. Перед вами Лысый Лиман — здоровый, изрезанный, заиленный и залитый мутной, горьковатой рапой залив солёного Балхаша. Кое где от Лимана отходят маленькие маленькие рукава-протоки. Почему «протоки» я не знаю — они все слепо упираются в Чёрные Земли как некоторые флегмонозно-гангренозные аппендиксы. Хотя если протоки довольно разделены от самого лимана маленькими бугорками наносной глины, то ветер не гонит в их солёную волну. А это означает, что там соль немного разведена талым снегом (которого сильно мало) либо вешним дождём (которого ещё меньше). А это в свою очередь означает, что там есть жизнь! Там растёт именитый балхашский камыш. Только если на плавнях пресного Балхаша камыш добивается 3-4-х метров, то в протоках он добивается 2-3-х наимельчайших листков. Такой бонсай-тросничок, размером с авторучку и хохолком с акварельную кисточку.

На Лимане бывает водоплавающая дичь, а весной и осенью, так её даже сильно много. Гуси, утки, чайки и даже фламинго с пеликанами! Правда пеликаны редчайшие залетные гости — им на Лимане делать нечего, рыбы там нет, а вот фламинго до самого ноября торчат здесь и там сюрреалистическим дополнением невеселого пейзажа. Птица до кошмара имбицильная — часами топчется на одном месте, как новичок на бальном танце. Намутит ила, запустит собственный уродско-согнутый крюк-клюв и чего-то там фильтрует с негромким щёлканьем. Гуси и лебеди поумнее — обожают плавать с подветренной (либо надвтренной?) стороны — ну, куда ветер дует, и едят для себя калорийную зеленоватую накипь из согнанных волной одноклеточных водных растений. Утки глупее — те задирают задницы наверх и жрут дно. А деньке — «та це ж гимно, шо други птыци насралы», как произнес один мудрейший прапорщик русских войск химзащиты. Чайки — те вообщем клинические кретины. Летают за жратвой либо к нам на помойку (км 50), либо на большой Балхаш (тоже не близко). За каким им ворачиваться на Лиман и носиться там целый денек с заунывным кваканьем? Самые умные из чаек — мартыны. Они размером с неплохую курицу и одеты в светло-коричневое оперение. Эти жрут чужих птенцов. Мартына всякая другая тварь опасается, а гнездятся они прямо на грязнючих глиняных холмах в центре лимана. Птица ленива и гнезда не строит — кидает свои длинноватые яичка, похожие на коричнево-серый фарфор в крапушку, прямо на засохший ил.

Ещё есть мухи, живущие большенными сворами у самой кромки воды, они взмывают мелкодисперсной кучей при мельчайшем движении. Твари бессчетные, но безопасные. Благодаря этим насекомым над водой повсевременно носятся ласточки с открытыми ртами, пожирая с аппетитом всё, что туда влетело. Но где они гнездятся для меня осталось неразрешимой загадкой, вроде ласточки не водоплавающие, правда ведь? Да, ещё есть там комары — эти тоже дебилы, похлеще фламинго. Я не знаю, на каких дураков рассчитывают сии безжалостные насекомые — млекопитающие с смачной тёплой кровью в этих местах возникают очень изредка, в главном вида человек разумный подвида военнослужащих сверхсрочной службы.

А вот с другими животными реальная катастрофа. Помню, в одну студёную зимнюю пору, когда снега нет, а мороз под 40, зашло на Чёрные Земли стадо сайгаков из обычной казахской степи. Врядли ветер их сбил с толку, вероятнее всего их вожак был проповедником из секты массовых самоубиств, ибо казалось, что они пришли к нам с единственной целью — коллективно умереть. Побродили сайги по промёрзшей солёной глине, ну и околели все до 1-го. Малокалорийная глина оказалась, не смогла восполнить антелопьи потребности в еде. Позже до весны несколько гектаров степи напоминали мясохладобойню — посреди кочек густо валялись кудлатые сайгчьи туши. Этот холодильник разведали всесущие чайки и коршуны. Последние нажирались так, что не могли летать. Не считая суицидально настроенных парнокопытных, других теплокровных животных нет, если не считать 10-ка кочевых котов в Городе, да немногих собак и крыс, что живут на помойке. Ещё в домиках и казармах встречаются мыши и тараканы, да кое где под крышами живут воробьи и голуби. Но это так сказать, антропозависимые биоценозы, порожденные только русской военной цивилизацией. Основным источником существования этих био сообществ является деятельность прапорщика-хозяйственника. От их, благодетелей, дополняется помойка отходами со столовой и мусором из домиков, в каких всегда имеется солидное содержание белков, жиров, и углеводов. А что ещё для счастливой жизни нужно?

Но вот солнце садится за горизонт, рисуя флаг Стране восходящего солнца в белесом от соленой пыли воздухе. Стремительно смеркается, и огромный термостат резко континентального климата переключается с жары на мороз. Апрельские плюс 40 за минутки падают ниже нуля, и скоро можно найти иней на старенькых железных бочках из-под солярки, разбросанных здесь и там по степи. Вы уже запамятовали, что не так давно снимали рубаху, вы торопливо одеваете ватник либо кутаетесь в шинель. Круглым кусочком теста всходит огромная луна, и в её ртутно-люминисцентном свете становится ясно виден пар вашего дыхания. Вы снова ёжитесь и направляете собственный взгляд на родную оплот, из трубы которой также валит пар, ясно выделяясь на потемневшем горизонте кудлатой белоснежной бородой огромного Деда Мороза. Это горячее дыхание появляется после катализного пережога и выброса внутреннего воздуха — единственное, что разнообразит невеселую пыльную серость пустынных сумерек. В конце концов диссонансом к однообразному пейзажу и как будто с пожеланиями хорошей ночи, в прохладной, но все таки южной мгле, зажигает свои квадратные жёлтые огни Лобок.

— Лобок (Глава 3)

Когда его строили, то именовался он ЛК-3 — прозванный третьим либо основным ЛабКа, чтоб отличать от уже имеющихся ЛК-2 и ЛК-1. Ну какой обычный человек будет так гласить? ЛабКа — это лабораторный корпус, а ЭлКа — это тоже лабораторный корпус. Корпус ЛК-2 когда-то тоже был основным лабораторным, но позже стал мал, и рядом выстроили другой, но старенькое заглавие сохранилось — его как и раньше называли Элкой. А новый ЛабКа стремительно перекрестили в Лобок. К таковой трансформации приложили руку выпускники Военно-Медицинской Академии, в Лобке их много водилось. В ВМА тоже было схожее здание — УЛК, либо Учебно-Лабораторный Корпус, вместилище кафедр микробиологии, эпидемиологии и военной гигиены, которое также обзывалось Лобком. Вот из-за подобного направленного на определенную тематику родства и перенеслась ностальгия по Ленинграду на Чёрные Земли. Старпёрам-полковникам такое понравилось, и они комплекс малеханьких старенькых построек ЛК-1, соединявшихся с громилой ЛК-2, окрестили Элкин Лобок, видимо с ностальгией по юности, когда были Берия и Сталин, плюс некоторые эллочки рядом с юными тогда лейтенантами, также наимельчайшие трёхэтажные лаборатории, заместо сегодняшних чудовищ. Эллочки издавна развелись и убежали на Огромную Землю, а те 1-ые строения сохранились, но там на данный момент какая-то подсобка, мастерские и виварии.

Итого в центре стоял Лобок, рядом Элка, соединенная с Лобком подземным переходом, а с фланга к ней примыкал Элкин Лобок — беспорядочное нагромождение соединенных флигелями трёхэтажных строений, выдержанных в русском научно-индустриальном стиле позднего репрессанса, где конические шиферные крыши и белоснежные колонны у головного входа просто соседствуют с глухими стенками красноватого кирпича и навесными блестящими внешними трубами воздухоподачи для принуждённой вентиляции. Рядом с Элкиным Лобком стояла Ада либо Адок, либо официально АК — Административный Корпус — незаметное четырёхэтажное здание за забором со специальной проходной, напоминающее обычное заводоуправление какого-либо периферийного предприятия. Но в табеле о рангах Ада была самой главной — там был штаб части, научный и особенный отделы, строевой и скрытый отдел, также отдел кадров. Ещё там получку выдавали, финотдел там тоже был. Ну и тыловики в отделе мат-тех обеспечения там же посиживали. Короче, когда за заработной платой — то этот казённый домик нам был милой цыганкой Адой, а когда к начальству, то сходу Адком становился.

Рядом с Адой стояло трёхэтажное старенькое длинноватое здание склада, где выдавали обмундирование и хранили всё нужное для жизни Лобков и Элки, а за складом находилась малая двуэтажная Секретка — скрытая библиотека со особым и общим читальными залами. Неясно кто обругал спецзал залом — мы её называли «Изба», а большой зал «Читальней». «Изба» состояла из 10-ка наимельчайших комнаток, где можно было читать «два нуля», «совсек» и «госваж». «Читальня» тоже была оборудована определённым образом — её зал был забит нагромаждением клетушек, отделяющих каждый стол лёгкими перегородками от любознательных соседских глаз. Там читалось ДСП и «один ноль», также секжурналы (сек-, а не секс!). Для непосвященных в сакральные потаенны режима обеспечения секретности в СССР объясню — ДСП (для служебного использования) это ерунда, доступная практически всем, а «совсек» и «госваж» (совсем секретно, гос значимости) тоже ерунда, только считай никому не доступная. Рядом с Секреткой была Научка — схожее здание, но с одним обычным читальным залом и абонентским отделом, словом самая рядовая научная библиотека, аналог имеющимся в каждом приличном НИИ либо ВУЗе.

Позже был белоснежный длиннющий забор из немного рифлённых бетонных плит, какими обычно огораживали воинские части в СССР. В заборе имелись два разрыва в виде зелёных ворот с красноватой звездой и будочками КПП (контрольно-пропускных пт). Эти места назывались «На Городок» и «На Землю». Если поехать прямо по асфальтовой дорожке из Лобка через «На Землю», то через час начнет появляться полынь, а позже упрётесь в шлагбаум, где вас приостановят. Выйдет боец, будет рассматривать ваши документы, что-то писать в собственный журнальчик От шлагбаума в обе стороны уходит ряд колющейся проволоки, вобщем очень чахлой и где-то порванной. На столбах здесь и там висят таблички «Стой! Запрещенная зона». Но вот вас выпустили, вы лихо катите ещё минут пятнадцать по отличному асфальту, как тот в один момент перебегает в нехороший. Всё, далее армия не при чём — рядовая казахская дорога на Алма-Ату. За неё мы не отвечаем, о выбоинах и колдобинах пожалуйста сетуйте в Миндорстрой Казахской ССР.

А если поехать через «На Городок», то неплохой асфальт Вас приведет к ещё одному забору — к «Части», отдельному полку химзащиты и трём батальонам спецобеспечения. Там три КПП, схожих на наши, они именуются «Первое», «Второе» и «На Поле». Через «Первое» движутся к Лобку, через «Второе» в Городок, а через «На Поле» на поле. На лётное поле. Один из отдельных батальонов носит не чёрные погоны, а голубые, ну и заместо круглых блямб химзащиты у их лётные эмблемки. Авиаторы они, и офицеры там под стать — много лётчиков, есть даже испытатели. 2-ой отдельный батальон весь «красный с капустой» — в смысле красноватые общевойсковые погоны с пехотными эмблемами «сижу в кустиках и жду героя» — звезда в капусте. Офицеры там самые обыденные — это батальон охраны. Полк и 3-ий спецбат чёрные. Спецбатовцы носят скрещенные пушечки, артиллерийские эмблемки, хотя сами ракетчики. Ну а полк… Полк войск химзащиты. На вид обыденный, но случись чего, то по мобилизационному плану на его базе можно развернуть три линейных дивизии этих же войск. Притча? А вот и нет — нужное оборудование на долговременной консервации рядом в капонирах зарыто, а экскаваторы в полуподземном гараже стоят. Ну и нам, естественно, этот полк здорово помогает науку делать и обороноспособность русского страны поддерживать.

Если поехать от Части через 2-ое КПП, то через пару км вы попадёте в Городок. Вообщем расстояния тут не случайны — от Лобка до Части 6 км, от Части до лётного поля 5 кэмэ, от Части до Города ещё четыре. Поточнее два, если до знака «Городок», а там ещё два, если до моего домика — лётное поле в стороне выходит, но от дома номер 36 до Лобка пёхом полных два часа длинноватыми ногами по неплохой погоде — двенадцать км не шуточка. Но ногами тут изредка топают — зимой ожидают автобуса, а летом ездят на байке либо машине. Заработной платы отличные, машин у офицеров и «сверчков» много. «Сверчки», это сверхсрочнослужащие, те кто проявил желание остаться в армии после положенных дух лет. Все мы живем в домиках и по русским понятиям очень комфортабельно. Домики в Городе неплохи — двуэтажные коттеджи, каждый этаж (три комнаты, кухня и санузел) даётся на семью, а если холост, то три комнаты на двоих. Заборов нет — кому придёт в голову пустую глину огораживать? Ну и расстояния меж домиками приличные — от 100 до двухсотен метров от угла до угла. Изготовлено такое не случаем и обосновано только «рассредоточением личного состава и семей на случай утечки либо выброса». В смысле, чтобы реже люди были, если мерзость с неба закапает. В Городе есть детсад, школа, Дом Быта, Военторг и Спецгостиница. Ещё есть цветочки. Они есть только у того, кто женат — перед домиком кладутся разрезанные напополам шины от грузовиков, туда насыпается привезённая земля, и сажаются цветочки. Позже нужно раз в день поливать, а это уже удел жён. В обыденную землю их сажать никчемно — всё убьёт соль.

Конечно дальний Лобок был сердечком всего Города. Мы все тут жили ради него. Он походил на большенную бетонную коробку с обилием сравнимо маленьких квадратных окон. Эти окна имели тройные дюралевые рамы с толстенными стёклами и плотными резиновыми прокладками. Открывать окна было строжайше запрещено, да похоже, что они с момента строительства никогда не раскрывались. Я понятия не имею, откуда берется грязь и пыль меж герметичными рамами, но она там берётся — окна выглядели несколько грязно, хотя изнутри в Лобке все светилось чистотой и стерильностью. Снутри Лобка были лаборатории. Различные лаборатории — патогистологические, иммунохимического анализа, хим масс-спектрофотометрии, гелиевой газхроматографии, анализа ультраследовых остатков, гельэлектрофереза и т.д. и т.п. Много лабораторий — пара 10-ов на этаж, а этажей — двенадцать ввысь и семь вниз. Меж первым и минус-первым стояла «переборочка» — огромная цельная шестиметровая железобетонная плита, что должна была спасти Минуса при воздушном ядерном взрыве. Лифты сквозняком через неё не прогуливались, было надо делать пересадку с верхних на нижние, пройдясь через «переборочку» по закрученным ступенькам.

Вообщем на Минуса было ходить неувязка — туда требовался либо спецдопуск с красноватым пропуском, либо разовый пропуск, что оформлялся в строевом отделе штаба части, либо здесь же, в Лобке, в отделе временных пропусков. А ведь иногда приходилось бегать на Минуса по трижды на деньку — вот мы и матюкали трижды в денек нашу Семёрку — 7-й «Секретный» Отдел, главной и единственной задачей которого было обеспечение режима секретности нашей воинской части. Но режим секретности худо-бедно соблюдался, на наши матюки секретчики не направляли никакого внимания, да и пропуска выдавали особо не вникая в предпосылки. Ну и нереально было им эти предпосылки разъяснить!

— Товарищ старший лейтенант, для чего вам во вторую нейрогистологию?

— Как для чего?! Мне вот это по Нислу и Гольджи-Коксу прокрасить нужно… Я им Джи-Ди-Эм-Эс, а они мне классику!

— А-а-а… Ну хорошо — разовый до 12-00.

И что вы думаете, этот дурачина вообщем хоть слово сообразил? Да ничё он не сообразил, а если мне нужно, то по Нислу я и сам у себя там на верху прокрашу, уж вот невелика наука. А вниз на Минуса мне нужно о рыбалке с друзьями потрепаться, такая вот у нас здесь секретность — все про всех всё знают, и тот словесный понос про тканевые исследования пустая формальность, галочки ради.

А вот в Элку и Элкин Лобок я могу ходить без заморочек — не считая Ады и Минусов мой доступ и голубий пропуск это позволяли. Правда войти в корпус ещё не означало войти в лабораторию. Вообще-то в чужую лабораторию можно просто просочиться, если там работает твой друг, который своим перфоключом откроет для тебя двери. Перфоключ — это такая квадратная пластмассовая карточка с дырочками. Тогда магнитных полосок ещё не было, вот и писалось фломастером на кусочке пластика воинское звание, фамилия-имя-отчество, отдел и личный номер, а позже этот кусочек перфорировали, делая из него ключ. Замки были электрическими, как всунешь туда ключ, так простой компьютер-бегемот в 7-м Отделе фиксирует, что дескать такой-то во столько-то вошел туда-то. А если двери не раскрылись, означает такой-то за каким-то пробовал войти куда ему не положено. Позже вызывают и спрашивают, за каким? Ну и на этажах стояли вахтенные контролеры — прапорщики с пистолетами да бойцы с автоматами, которые просто смотрели твой обыденный пропуск, книжечку-разворотку с фото и печатями допуска. По началу таковой контроль создавал чувство значимости собственного дела, но в месяц это приедалось, и мы на все эти меры смотрели как на некоторую дурь, не только лишь мешающую нормально работать, да и как на неминуемую необходимость вроде снега зимой.

Была б моя воля, то я бы Лобок выстроил меж Адлером и Сочи. Но его выстроили на самых противных землях Русского Союза. Может нескончаемая мерзлота и ужаснее нашей глины, но там холодно, и это плохо для особоопасных бактерий и ядовитых веществ — при низкой температуре они длительно сохраняются, а вот под казахстанским солнцем совершенно напротив, стремительно распадаются. Приходится нам тащить службу не в курортной зоне у голубого Чёрного Моря, а в закрытой зоне на белоснежных Чёрных Землях. Нас здесь много, и все мы кое-чем идентичны. О для себя я говорить не буду — говорить особо нечего, ну и судьба неиндивидуального кэ-эм-бэ-эна, кандидата медико-биологических наук, не увлекательна в силу собственной типичности. У меня много друзей, и жизнь неких поинтересней моей будет. Взять хотя бы Фила. До ближайшего времени он был владельцем таковой же очевидной судьбы, как и моя, разве что супруга его работала в Лобке, как и он сам. Мне легче, у меня супруги не было, а означает и личной драмы быть не может. А у него была, вот и вышла драма. Вот уже какой вечер попорядку мы выезжаем на моём чахленьком «Юпитере» на сберегал Лысого Лимана и сидим там бесцельно. Поточнее у меня цель есть — я желаю немножко посодействовать Филу, а главное слушать его рассказ. Я люблю слушать чужие рассказы, не только лишь Филовы, а хоть какого, кто готов мне их поведать. Я слушаю, а позже плюю на ведомственные аннотации — я их в тайне записываю в собственный ежедневник. Дневники вести строжайше запрещено, всё что касается научной деятельности нужно фиксировать в прошитых рабочих журнальчиках, а позже отражать в квартальных и годичных отчетах под грифом соответственной секретности. В моих дневниках каждодневной работы не достаточно — это копилка увлекательных моментов из человеческих судеб работяг ЛК, наших моментов из нашей жизни.

ЧАСТЬ 2-ая: КУРСАНТЫ-МЕДИКИ

— Во бойцы (Глава 4)

В школе Феликс Феликсович Рутковский числился очень прилежным учеником. Он всегда исправно делал уроки, получал пятёрки, участвовал в различных умных олимпиадах городского уровня и не совершал нехороших поступков. К десятому классу перед ним стал вопрос «куда далее?» Мама Феликса на этот вопрос отвечала очень демократично — куда хочешь, а лучше у отца спроси.

Отца Феликса звали Шапкин. Вообще-то Шапкин был родным Феликсу и официально его звали Феликс Войцехович Рутковский, но потому что он был неплохим подпольным скорняком, шившим хорошие меховые шапки, то люд и прозвал его Шапкиным.